KLADRU.RU - форум кладоискателей Ставропольского края
http://kladru.ru/

Яков Александрович Слащев-Крымский
http://kladru.ru/viewtopic.php?f=256&t=367
Страница 1 из 1

Автор:  НЭП [ 02 авг 2012, 01:55 ]
Заголовок сообщения:  Яков Александрович Слащев-Крымский

А. Самарин . Кто Вы, генерал Слащев-Крымский?

К 75-летию гибели русского патриота генерала
Якова Слащева-Крымского (11 января 1929 года)

Восхождение на Олимп

Слащёву «повезло» при жизни. У себя, в белом стане, а тем более, в красном, он удостоился сразу несколько разных званий: «Слащёв-Крымский», «Слащёв-вешатель», позже, в эмиграции «Генерал-предатель крымский». Но солдаты Белой Гвардии, любя его, звали просто, даже фамильярно: «Генерал-Яша». Званием этим Слащев гордился. Да, о нём говорили с содроганием. Но что интересно: он подписал более сотни приговоров к повешению! Более половины из них были вовсе не его враги-противники (подпольщики-большевики, комсомольцы), а свои же белые, допустившие вандализм, мародерство, грабёж, воровство, дезертирство, трусость и прочее.

С уголовщиной в Крыму, и в частности, в белой армии, Слащёв боролся неистово. Так, в игорном доме Симферополя (на углу Пушкинской и Екатерининской улиц) Слащёв лично арестовал трёх офицеров, ограбивших еврея-ювелира, и велел их тут же повесить. Казнил солдата даже за гуся, украденного у крестьянина. Не посчитался даже с полковничьими погонами и вздёрнул полковника, приговаривая, «Погоны позорить нельзя», которому покровительствовал сам генерал-лейтенант Врангель.

Прославился Яков Слащёв и своей блестящей операцией против крымских анархистов. В Симферополе, в Собачьей (ныне Петровской) балке в марте 1920 года корпусная контрразведка генерала Слащёва сумела изловить «неуловимых международных террористов Витольда Бжостека и его знаменитую «полевую жену», известную просто как «Маруська». В Симферополь эта, далеко не «сладкая парочка», прибыла с единственной целью: казнить от имени партии анархистов «Свободной России» именно генерала Слащёва. «Казнили»! Оба повисли на столбах у Литовских казарм Симферополя 19 марта 1919 г.. Слащев ненавидел красных (много ли он о них знал!), не терпел либералов («Развалили армию!»), цинично отзывался о белой «верхушке», плевался при виде «тыловых шкур», хорошо зная им цену.

Но генерал был действительно отчаянно храбр, презирал смерть, склонен к рисковому авантюризму. Храбрость Слащева была притчей на всех устах. Он был ранен не менее семи раз. Атаки не раз возглавлялись им лично. Дисциплина в слащёвском корпусе, не в пример другим белым корпусам, была железной. Посему именно его корпус в Белой Гвардии считался надежнейшим. Генерал был талантливым тактиком и стратегом. Не случайно, ещё в Гражданскую войну операции Слащёва против Красной армии тщательно изучались в штабах красных на самом высоком уровне.

Но начнём наш рассказ по-порядку.

Генерал с принципами

Ещё летом 1919 года перед Слащёвым трепетали, заискивали. Ведь никто иной, как именно он, отстоял Крым в конце 1919 года при первом натиске красных. Крым стал подарком генералу Врангелю от Слащёва.

Генерал Врангель лично провозгласил здравицу в честь «Слащёва-Крымского» за летнюю блестящую крымскую компанию в районе Коктебеля. Десант Слащёва в 5 тысяч штыков, тогда он оттеснил красных, вызвал панику в тылу Крымской Советской республики. Но его постоянные скандалы с «тыловыми крысами» в генеральских мундирах, открытое третирование органов местного, демократически настроенного, самоуправления в лице кадетов, эсеров, меньшевиков сильно подмочили имидж генерала. Мало радости от «генерала Яши» было лидерам местной демократии, протестовавших против террора.

А уж любителям «весёлой жизни» Слащёв спуску не давал. Чего стоит его приказы, расклеиваемые по всему Крыму, с характерной для него экзотической риторикой: «...опечатать винные склады и магазины. Буду беспощадно карать… На всей территории Крыма запрещаю повсеместно азартную карточную игру. Содержателей всех притонов покараю не штрафами, а как прямых пособников большевизма… Пока берегитесь, а не послушаетесь – не упрекайте за преждевременную смерть… Генерал Слащёв»

И с фронта генерал рассылал настенные бюллетени со своей спецификой и с той же риторикой: «…Безобразие! Посмели дать себя атаковать, не атаковали сами… Приказываю: ни шагу назад, а в атаку вперёд! Где потребует обстановка, выеду сам… Подтверждаю: из Крыма не уйду! Из двух армий противника одну разгромил, берусь за вторую Доволен молодецкой работой добровольцев и казаков… Население спокойно, но инертно. Нужна изюминка… Генерал Слащёв».

Необходимо отметить, что в самый драматический момент сражений, когда красные напирали, генерал Слащёв под Чонгарской Гатью отдал приказ своим верным юнкерам построиться в колонну, музыкантам играть марш и под ураганным артиллерийским огнём красных под развёрнутым российским знаменем пошёл на Гать в атаку. Было красиво и страшно…

«Опасен. Явно сумасшедший…»

Постепенно противостояние между Ставкой деникинцев и непокорным генералом переросло в откровенную борьбу. Обеспокоенный генерал Деникин присылает в Севастополь к всесильному в Крыму Слащёву своего представителя полковника Нога – в помощь генералу. Вся помощь Ноги, однако, заключалась в том, что он без стеснения следил за всеми шагами Слащёва и докладывал о них в Ставку лично генералу Деникину.

Деникин сходит со сцены, точнее, его «ушла» Антанта. Генералы Врангель и Слащёв, как петухи, нахохлились друг перед другом. Не случайно. Слащёв не искал «престола». Но умный тактик, он решительно выступил под Каховкой, предложив свой план рагрома красных против плана Врангеля. В чём же была суть конфликта?

Врангель по рукам и ногам был связан Антантой, составившей ему, генералу Врангелю, протеже. Слащев считал себя обязанным не Антанте, а собственному полководческому таланту! «Генерал-Яша» русским языком говорит: поляки наступают на красных с Запада, нам надо ударить с юга им навстречу. Но Врангель получает прямые указания из Парижа: ударить всеми силами на Донбасс. Именно там до революции французам принадлежало немало шахт и заводов, а интересы сохранения и приумножения своих капиталов для них были важнее напрасно проливаемой русской крови. Врангель был далеко не дурак. Он был просто реалистом и отлично понимал: Слащёв прав! Но ссориться с Францией было нельзя. Из Франции в Крым шёл поток оружия, обмундирования. Именно Франция, а не Англия (в свое время отказавшая в убежище Николаю Второму и его семье) в случае чего, обещала приютить белых у себя.

Трения между двумя генералами начались раньше, ещё перед выборами главнокомандующего белыми войсками на юге после отставки генерала Деникина. Союзники поставили последнюю точку: « Деникин сделал совё дело – Деникин должен уйти!». Со Слащёвым иметь дело, – решили в Лондоне и Париже, – нам, демократам, не с руки. От него, мол, пахнет русским монархизмом, от которого нужен совсем небольшой мосток, дабы русский колосс возродился.

Следует торжественная церемония возвращения генерала Врангеля из Константинополя в Севастополь. Почётный караул. Прочувственные речи. Бравурные марши. Памятные, последние торжества белой России на последнем клочке белой русской земли. Семьдесят генералов собираются во дворце Командующего флотом в Севастополе на совет и в духе демократии голосуют за генерала Врангеля на пост Главнокомандующего. Лишь один генерал Слащёв сплюнул на пол и, прогрохотав в своих сапогах к выходу, убыл к себе в Джанкой. В Джанкое генерал опомнился. Шлёт Врангелю поздравление с избранием его на столь высокий пост и даже приезжает командовать парадом войск по данному случаю. Врангель на всякий случай делает реверанс и …присваивает Слащёву звание генерал-лейтенанта со своей приговоркой для узкого круга: «Популярен, скотина, среди солдат!».

Врангель, насколько было в его силах, старается выглядеть демократично. Им много было сделано, чтобы последний русский клочок земли выглядел презентабельно, в лучшем европейском духе. Нигде в белом стане хоть какой-то демократией и не пахло, только в Крыму! Даже внешний европейский цивилизованный лоск генерала Юденича поблёк перед Врангелем. Но Слащёв открыто хохочет над усилиями Врангеля «демократизировать клочок российской земли в Крыму».

Терпение Врангеля кончается. Он потребовал собрать на Слащёва компромат. На стол Главнокомандующего ложится такая характеристика на «генерала-Яшу»: «Опасен, явно сумасшедший. Способен на всё: взорвать Крым, перейти на сторону Махно и даже большевиков...».

Родная сторона…

После поражения в Крыму вместе с остатками белой армии генерал-лейтенант Яков Слащёв с верной ему женой двадцатилетней Ниной Нечволодовой оказывается на окраине Константинополя, в хибаре, сколоченной из досок, фанеры и жести. Генерал стал жить собственным трудом: выращивает овощи и торгует ими на рынках города. В редкие часы отдыха читает прессу. Его помнят. О нём пишут. Его проклинают и красные, и белые, сторонятся «союзники». Верным ему остались лишь несколько офицеров. А тут ещё его сторонники приносят генералу текст тайного соглашения Врангеля с Антантой.

Оказывается, тот столько пообещал Парижу и Лондону, что от «великой, неделимой России», в случае победы белых, остались бы только рожки да ножки. И, вот, Слашёв открыто высказывает своё мнение: «Красные – мои враги, но они сделали главное – моё дело: возродили великую Россию!» И тут же отрезал в своем духе: «…а как они её назвали – мне на это плевать!».

Высказывание Слащёва тут же становится известным в Москве. Дзержинский делает шокирующий большевистский Центр ход. На заседании Политбюро он ставит на повестку дня вопрос «о приглашении бывшего генерала Слащёва (правда, уже разжалованного Врангелем в рядовые) на службу… в Красную Армию». Мнение в Политбюро разделились. Против: Зиновьев, Бухарин, Рыков и некоторые другие. За: Каменев, Сталин, Ворошилов. Воздержался – Ленин. И всё же Дзержинский настаивает на своём предложении.

В ноябре 1921 года на итальянском пароходе «Жан» Слащёв, генерал-майор Мильковский, генерал-майор Секретов, бывший начальник дивизии генерал Гравицкий, полковники Гильбих, Мезернецкий, жена Слащёва Нина Нечволодова (уже с ребёнком), её двоюродный брат, князь Трубецкой прибывают в Севостополь.

Слащёв увидел истерзанную Россию, развал которой положила ещё февральская революция. Не случайно ещё будучи в Крыму он усиленно перечитывал Библию, подаренную ему архиепископом Симферопольским и Карасубазарским. Рукой Слащева в Евангелии от Луки (гл.11, ст. 17–18) выделено: «Всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет, и дом, развалившийся сам в себе, падет…». Увы, когда плохо читают Библию, история повторяется…

«Мститель» стреляет в генерала

Родина высоко оценила патриотический поступок генерала. Она восприняла его не солдатом, а именно генералом. Чуть позже к группе Слащева присоединились бывшие белые генералы И. Клочков, Е. Зеленин, полковники Д. Житкевич, В. Оржаневский, Н. Климович, М. Лялин и др. Все они получили в РККА высокие командно-преподавательские должности, свободно выступали в дискуссиях по истории Гражданской войны. В общем, примирение красных с белыми, прекратившими сопротивление, в определенной степени, состоялось еще в 20-е годы.

В 1922 году Слащев своей рукой пишет обращение к офицерам и генералам бывшей белой гвардии, находившимся в эмиграции – последовать его примеру и вернуться из белой эмиграции на Родину. К исходу 1922 году в Россию вернулось 223 тысячи бывших эмигрантов. За границей в белой ставке в среде «непримиримых» генерала Слащева приговаривают заочно к смертной казни. Шаг, в общем-то, для белой стороны понятный.

11 января 1929 года бывший генерал, ставший красным командиром Яков Александрович Слащев был в упор застрелен троцкистом, уверявшим на суде, что он мстил за своего брата, повешенного генералом Слащевым. Доказать факт мести он не смог, но, тем не менее, вскоре был выпущен на свободу…

Генерал-лейтенант Белой Гвардии, «красный профессор» РККА, блестящий тактик и стратег русской военной мысли Яков Слащев вошел в историю, как патриот России, сражавшийся за ее величие, единство и славу!

Автор:  НЭП [ 02 авг 2012, 02:03 ]
Заголовок сообщения:  Re: История одного генерала

Драться, так драться

ОН РОДИЛСЯ 12 декабря 1885 года в семье потомственных военных. Его дед бился с турками на Балканах, а чуть позже в пылающей Варшаве усмирял чванливых шляхтичей. Отец дослужился до полковничьих погон и с честью вышел в отставку. В 1903-м Яков окончил одно из самых престижных средних учебных заведений северной столицы — Санкт-Петербургское реальное училище Гуревича, после чего был принят в Павловское военное училище и по выпуску распределен в лейб-гвардии Финляндский полк.

На русско-японскую двадцатилетний подпоручик не успел. И, то ли от досады, то ли по совету старших, подал документы в Академию Генштаба. Там юношу, не принадлежавшего к блестящей столичной молодежи, приняли не слишком ласково: Слащев был умен, но при этом вспыльчив, болезненно самолюбив и весьма часто несдержан.

Не найдя себе преданных друзей среди однокурсников, Яков не особо налегал на учебу, предпочитая тишине академических аудиторий и библиотек радости шумной петербургской жизни. Но именно тогда Слащев, скучавший над картами и схемами классических кампаний и сражений, впервые начал «баловаться» разработками необычных для своего времени ночных операций — эдакой смесью из действий партизанских отрядов и летучих диверсионных групп.

Закончив учебу по «второму разряду», поручик Слащев не был причислен к Генеральному штабу и вернулся в родной полк, приняв под командование роту. Поняв, что за счет образования карьеру ему сделать не удастся, Яков Александрович, приложив все знания и умения столичного ловеласа, женился на дочери командира полка генерала Владимира Козлова. Так бы тихо-мирно и шло его продвижение по службе, если бы не грянула Первая мировая.
Известие о начале войны генеральский зять встретил на дружеской пирушке за столиком кафешантана. Затушив сигарету в бокале шампанского и высыпав на поднос все содержимое портмоне, Слащев сказал: «Ну что ж, господа, драться, так драться. А то я начал подзабывать, как это делается», — и отбыл в свою часть, уже получившую приказ о выступлении на передовую.

18 августа 1914 года лейб-гвардии Финляндский полк всеми четырьмя батальонами двинулся на фронт. Вместе с остальной гвардией он был зачислен в резерв Ставки Верховного главнокомандующего. Пусть слово «резерв» никого не вводит в заблуждение. Вплоть до июля 1917-го, когда практически все они полегли в боях под Тарнополем и на реке Збруч, финляндцы использовались как ударная сила в наступлениях, а в обороне и при отходах — для затыкания дыр на особо опасных участках.

Что такое командир роты, а потом и комбат три года сражающегося полка? Вряд ли требуются дополнительные пояснения к этой строчке в служебной характеристике Слащева. Скажем только, что Яков Александрович со своими гвардейцами участвовал в штыковых атаках в Козеницких лесах, вел за собой батальон во всех встречных боях Красноставского сражения. В 1916 году под Ковелем, когда уже готово было захлебнуться наступление русской пехоты, именно он поднял в самоубийственную атаку цепи финляндцев. И, пройдя через болота, положив две трети личного состава, штыками добыл победу на участке прорыва дивизии, заплатив за это двумя своими ранами.

Всего же в госпиталях Слащев оказывался пять раз. Две контузии перенес на ногах, не покидая расположения батальона. Февральскую революцию встретил полковником и заместителем командира полка, кавалером ордена Св. Георгия 4-й степени и обладателем Георгиевского оружия.

Летом 1917 года в Петрограде взбунтовались солдаты запасных рот, не желавшие отправляться на фронт. Чтобы не допустить повторения подобного инцидента в других городах, Временное правительство отозвало с фронта нескольких энергичных и волевых офицеров и поставило их во главе гарнизонов и гвардейских полков, остававшихся в столицах. Слащев оказался в их числе: 14 июля он принял под свое начало Московский гвардейский полк и командовал им вплоть до декабря семнадцатого года.
А потом неожиданно исчез…

В Добрармии

ХОЛОДНЫМ декабрьским утром 1917 года в штаб Добровольческой армии в Новочеркасске зашел высокий офицер с бледным лицом, на котором нервно дергались все мускулы. Толкнув дверь, где висела табличка «Кадровая комиссия», он щелкнул каблуками и, положив на стол документы, сухо бросил сидевшим в комнате: «Полковник Слащев. Готов приступить к командованию любым подразделением». Ему велели подождать.

Выйдя на улицу, Яков Александрович решил скоротать время в одном из городских кафе. И там нос к носу столкнулся с сокурсником по академии штабс-капитаном Сухаревым. Тот был порученцем у генерала Корнилова, одного из вождей Добрармии. После непродолжительного обмена житейскими новостями далеко немолодой штабс-капитан внимательно посмотрел на тридцатидвухлетнего полковника. «А помните, любезный друг, ваши академические увлечения партизанщиной? Сейчас это очень может пригодиться»…

В то время на Кубани, Лабе и Зеленчуке вовсю гуляли конные отряды казачьего полковника Андрея Шкуро. Их стихийным полупартизанским действиям требовалось придать, по замыслам командования Добровольческой армии, организованный характер, чтобы совместными усилиями очистить юг России от большевиков. Более подходящую кандидатуру для этой миссии, чем полковник Слащев, трудно было подобрать. И, повинуясь приказу, Яков Александрович отправился к кубанцам.

Со Шкуро они быстро нашли общий язык. Андрей Григорьевич, отменный кавалерийский командир, органически не переваривал любую штабную работу, предпочитая «ползанию по картам» и тщательному планированию операций лихую сабельную сшибку. Не мудрено, что Слащев занял у него должность начальника штаба.

Через несколько месяцев казачья «армия» Шкуро, серьезно потрепавшая красных, насчитывала уже около пяти тысяч сабель. С этими опытными бойцами, прошедшими огонь мировой войны, Андрей Григорьевич без особого труда 12 июля 1918 года занял Ставрополь, преподнеся его на блюдечке подходившей к городу Добровольческой армии. За это Деникин, вставший во главе «добровольцев» после гибели Лавра Корнилова, присвоил Шкуро и Слащеву звания генерал-майоров. Вскоре Слащев принял под командование пехотную дивизию, проведя с ней успешные рейды на Николаев и Одессу, что позволило белогвардейцам взять под контроль практически всю Правобережную Украину.

Забегая вперед, скажем, что в том же 1918 году Слащев познакомился с юношей отчаянной храбрости, Георгиевским кавалером юнкером Нечволодовым, который стал его ординарцем. Очень скоро выяснилось, что под этим именем скрывалась… Нина Нечволодова. Три года Гражданской войны Ниночка практически не покидала Якова Александровича, несколько раз выносила его раненым с поля боя. В 1920 году они стали мужем и женой.

По иронии судьбы дядя «юнкера Нечволодова» все эти годы был… начальником артиллерии Красной Армии! В двадцатом беременная Нина в силу обстоятельств осталась на территории, занятой красными, была арестована чекистами и переправлена в Москву, где предстала перед грозными очами Железного Феликса. Дзержинский поступил по отношению к жене белого генерала более чем благородно: после нескольких доверительных бесед Нечволодова-Слащева была переправлена через линию фронта к мужу. Эти встречи супруги с главой ВЧК впоследствии сыграли огромную роль в судьбе Якова Александровича…

В самый разгар Гражданской, когда чаша весов практически ежемесячно склонялась в ту или иную сторону, Слащев со своей дивизией, оказавшись в родной для него стихии, с одинаковым успехом громил красных, «зеленых», махновцев, петлюровцев, а также всех прочих батьков и атаманов, против которых бросал его Деникин. Никто из них не мог найти действенного противоядия против слащевской тактики стремительных рейдов, ночных штурмов и дерзких налетов, ставших визитной карточкой и фирменным почерком отчаянного генерала.

Все это время Яков Александрович буквально жил на передовой, вел себя крайне замкнуто, практически не появляясь в Ставке, общаясь только со своими офицерами и солдатами. Те буквально боготворили «генерала Яшу». А он, добавивший к пяти ранам Первой мировой еще семь, полученных в Гражданскую, по вечерам в штабном вагоне буквально заливал себя спиртом, чтобы заглушить нестерпимую боль во всем теле и тоску по гибнущей России. Когда спирт перестал помогать, Слащев перешел на кокаин…

А маховик Гражданской войны продолжал набирать обороты. Яков Александрович, стоявший уже во главе корпуса, без единого поражения дошел до Подольской губернии. Именно здесь случилось малоизвестное даже для военных историков событие: Слащеву без боя сдалась почти вся Галицийская армия Симона Петлюры, офицеры которой заявили, что больше не собираются воевать за самостийную Украину и согласны биться за великую и неделимую Россию.
Но тут поступил приказ Деникина немедленно перевести Слащева в Таврию, где произошло восстание Нестора Махно, под черные знамена которого встали почти сто тысяч крестьян. Тылы Добрармии оказались под серьезной угрозой.

К 16 ноября 1919 года Слащев сконцентрировал основные силы своего корпуса под Екатеринославом и глубокой ночью нанес внезапный удар. Бронепоезда огнем своих пушек проложили дорогу конникам «безумного генерала». Нестор Иванович в окружении ближайших сподвижников едва успел уйти из города, улицы которого слащевцы три дня «украшали» телами повешенных махновцев. Жестоко, конечно, но подчиненные Якова Александровича прекрасно знали, как те же махновцы глумились над пленными офицерами…

После этого страшного разгрома армия Махно еще продолжала вести боевые действия, но в былую силу уже не смогла войти никогда.
Увы, и эта победа не смогла изменить общий ход войны: под Воронежем конные корпуса Шкуро и Мамонтова были разбиты красными, и армия Деникина неумолимо стала откатываться к югу. Последней надеждой Добровольческой армии оставался Крым, принявший остатки белогвардейцев. Именно там зажглась звезда генерала Слащева.

Слащев-Крымский

КАК ВОЕННЫЙ специалист, Яков Александрович столкнулся с Крымом уже не в первый раз. Еще летом 1919 года, когда полуостров был полностью большевистским, небольшой отряд белых намертво вцепился в крошечный плацдарм под Керчью. Красноармейцы пытались взять их позиции наскоком, но были отбиты и успокоились, думая, что враг в мышеловке и деться ему некуда. А тот неожиданно организовал десант под Коктебель, получил подкрепление, ударил на Феодосию и вышвырнул красных из Крыма. Так вот, руководил всем этим Яков Слащев.

В декабре девятнадцатого на пути двух армий красных, насчитывавших более 40 тысяч штыков и сабель, на Перекопе стояли всего лишь 4 тысячи слащевских бойцов. Поэтому генералу приходилось рассчитывать лишь на применение нестандартной тактики, способной хоть как-то компенсировать десятикратное (!) превосходство противника. И Слащев нашел такой тактический прием, хотя его план обороны Чонгарского полуострова и Перекопского перешейка многие считали абсурдным. Но он настоял на своем и приступил к «раскачиванию крымских качелей»…

Вскоре после назначения генерала ответственным за оборону полуострова красные взяли Перекоп. Но на следующий день были отброшены на исходные позиции. Еще через две недели последовал новый штурм — и с тем же результатом. Через двадцать дней красноармейцы опять были в Крыму, кое-кто из красных комбригов и начдивов даже успели получить ордена Красного Знамени за взятие Тюп-Джанкоя. А через два дня большевики снова были разбиты!
Все дело в том, что Слащев вообще отказался от позиционной обороны. В Крыму стояла необыкновенно лютая для тех мест зима, жилья на крымских перешейках не было вовсе. Поэтому Яков Александрович разместил части своего корпуса в населенных пунктах внутри полуострова. Красные безнаказанно проходили по перешейкам, рапортовали о «взятии Крыма», но вынуждены были ночевать в открытой всем ветрам степи. Генерал тем временем поднимал свои отдохнувшие в тепле эскадроны, сотни и батальоны, бросал их в атаку на закоченевшего противника и выкидывал его вон.

Позже, уже в эмиграции, Слащев напишет: «Это я затянул Гражданскую войну на долгих четырнадцать месяцев, чем вызвал дополнительные жертвы. Каюсь».

Если после успешного десанта на Коктебель и освобождения Феодосии Яков Александрович официально получил право писать свою фамилию с приставкой «Крымский», то за военно-административную деятельность на полуострове в 1920 году он был отмечен неофициальным прозвищем «Вешатель».
От Слащева, ставшего, по сути, военным диктатором Крыма, доставалось всем — и большевистскому подполью, и анархистам-налетчикам, и безыдейным бандитам, и шкурникам-спекулянтам, и распоясавшимся офицерам Белой армии. Причем приговор для всех был один — виселица. И с приведением его в исполнение Яков Александрович не затягивал. Однажды прямо у своего штабного вагона даже вздернул уличенного в воровстве ювелирных украшений одного из любимцев барона Врангеля, приговаривая при этом: «Погоны позорить нельзя никому».

Но, как это ни покажется странным, имя Слащева в Крыму произносилось больше с уважением, чем со страхом.
«Невзирая на казни, — писал в своих мемуарах генерал П. И. Аверьянов, — Яков Александрович пользовался популярностью среди всех классов населения полуострова, не исключая рабочих. И разве могло быть иначе, если генерал везде был лично: сам входил без охраны в толпу митингующих, сам разбирал жалобы профсоюзов и промышленников, сам поднимал цепи в атаку. Да, его боялись, но при этом еще и надеялись, точно зная: Слащев не выдаст и не продаст. Он обладал удивительной и для многих непонятной способностью внушать доверие и преданную любовь войскам».

Популярность Слащева среди солдат и офицеров-окопников действительно была запредельной. И те и другие за глаза называли его «наш Яша», чем Яков Александрович очень гордился. Что же касается местного населения, то многие крымчане всерьез считали, что Слащев на самом деле есть не кто иной, как великий князь Михаил Александрович, брат убитого императора и наследник российского престола!

Когда с поста главнокомандующего Вооруженными силами Юга России ушел Деникин, на освободившееся место было две кандидатуры — генерал-лейтенант барон Врангель и генерал-майор Слащев. Но Яков Александрович, всю жизнь чуравшийся всякой политики, отказался от какой-либо борьбы за высшую воинскую должность, удалившись из Севастополя в Джанкой, где располагался штаб его корпуса. Врангель, осознавая весь масштаб личности Слащева и, главное, его значение для продолжения вооруженной борьбы, вызвал Якова Александровича обратно, поручил ему командовать парадом войск в честь своего назначения главкомом и даже присвоил ему звание генерал-лейтенанта — равное своему собственному.

Казалось, все приличия соблюдены. Но отношения между двумя самыми влиятельными в Крыму генералами ухудшались день ото дня. Камнем преткновения стали отношения с союзниками: Англия, а позже Франция оказывали сильнейшее давление на Врангеля, и все последние военные операции планировались бароном и разрабатывались его штабом с учетом интересов этих стран. Слащев же воевал исключительно за Россию…

Когда летом 1920 года армии Тухачевского и Буденного были биты под Варшавой и покатились назад, Яков Александрович предлагал нанести удар из Крыма на северо-запад, навстречу наступавшим полкам Пилсудского, чтобы совместными усилиями добить деморализованного противника. Но Врангель двинул вырвавшиеся с полуострова на оперативный простор части, в том числе и корпус Слащева, на северо-восток, в Донбасс, где до 1917 года большинство шахт принадлежало французам.

Поляки дальше своих границ не пошли. А красные подтянули свежие пехотные и кавалерийские дивизии из центральных губерний. Под Каховкой произошло знаменитое сражение, закончившееся страшным поражением белых, не имевших стратегических резервов. Врангелевцев стали методично «вбивать» обратно в Крым.

Во второй половине августа 1920 года барон отправил Слащева, не прекращавшего указывать ему на просчеты в стратегии, в отставку и предложил покинуть полуостров. Яков Александрович начертал на телеграмме «Крымский из Крыма не уедет» и впал в жуткий запой.

30 октября полки Фрунзе штурмом взяли отчаянно обороняемый белыми Перекоп. Врангель объявил эвакуацию. Во всеобщем хаосе и неразберихе, царивших в Севастополе, к барону неожиданно явился гладко выбритый, наглаженный и абсолютно трезвый Слащев. Он предложил перебросить грузившиеся на корабли воинские части не в Турцию, а в район Одессы и выразил готовность возглавить десантную операцию, план которой уже был разработан неугомонным генералом, всегда выделявшимся среди коллег здоровым авантюризмом и нешаблонным мышлением.
Врангель отказал. И этот день стал последним днем Гражданской войны в европейской части России.

Изгой

ПОСАДИВ жену с маленькой дочкой на крейсер «Алмаз», Слащев несколько дней собирал в Крыму офицеров своего родного лейб-гвардии Финляндского полка, непостижимым образом нашел где-то в обозах полковое знамя, и в этом окружении буквально на последнем пароходе покинул пылавший полуостров.

Ступив на турецкую землю, генерал распустил всех финляндцев. А сам поселился с семьей на окраине Константинополя в хибаре, сколоченной из досок, фанеры и жести. В политические дрязги, раздиравшие лагерь эмигрантов, не вмешивался, жил собственным трудом: выращивал овощи и торговал ими на рынках, разводил индеек и прочую живность. В редкие часы отдыха читал прессу. Его помнили, о нем писали, о его военных операциях со злобой, но и с уважением отзывались и красные, и белые.

Анализируя происходящее на родине, Слащев как-то высказался со свойственной ему прямотой: «Большевики — мои смертельные враги, но они сделали то, о чем я мечтал, — возродили страну. А как при этом они ее называют, мне наплевать!»

Примерно в это же время прозвучало воззвание Врангеля о новом соглашении с Антантой и подготовке вторжения в Советскую Россию. Это было более чем реально, так как в то время только под Константинополем находилось более ста тысяч человек, эвакуированных из Крыма. Разоруженные, но полностью сохранившие организационную структуру воинские части расположились в лагерях, поддерживая жесткую дисциплину. В солдат и офицеров постоянно вселялась уверенность, что борьба не закончена и они еще сыграют свою роль в свержении большевиков.

Слащев, отступив от своих принципов, во всеуслышание объявил барона предателем национальных интересов и потребовал общественного суда над ним. Врангель тут же издал приказ о созыве суда чести генералов. Его решением Якова Александровича уволили со службы без права ношения мундира, исключили из списков армии. Это лишало Слащева какого-либо денежного содержания и обрекало на нищенское существование. Кроме всего прочего его лишили всех наград, в том числе и полученных на полях Первой мировой. Противостояние между бывшими соратниками достигло пиковой точки. И это не осталось незамеченным советскими спецслужбами.

Надо сказать, что к 1921 году Иностранный отдел ВЧК и Разведуправление Красной Армии уже имели заграничные резидентуры, активно действующие среди эмиграции. Работали чекисты и военные разведчики и в Константинополе. Большими оперативными возможностями располагала в Турции Всеукраинская ЧК, а также подчиненная М. В. Фрунзе разведка войск Украины и Крыма.

В общем, в одну из темных константинопольских ночей в дверь к Слащеву постучали…
Яков Александрович, при всем понимании обреченности Белого движения и личной неприязни ко многим его вождям, испытывал серьезные колебания в принятии решения о возвращении в Советскую Россию. Эмигрантские газеты были полны сообщений о массовых расстрелах в Крыму бывших офицеров, полицейских и священников. Отголосками Гражданской войны стали Кронштадтский мятеж, продолжавшиеся ожесточенные схватки с махновцами, крестьянские выступления на Тамбовщине и в Сибири. Обо всем этом Слащев знал и ясно отдавал себе отчет, что в такой обстановке его жизнь не будет стоить ломаного гроша. Но и вне России, пусть даже большевистской, он себя уже не видел.

Окончательное решение о возвращении на родину созрело у него в начале лета 1921 года. Агент, находившийся на связи с генералом, доложил об этом в Москву. 7 октября, после долгих размышлений, председатель ВЧК вынес на заседание Политбюро ЦК РКП (б) вопрос об организации возвращения Слащева и его дальнейшем использовании в интересах советской власти.

Мнения разделились. Против выступили Зиновьев, Бухарин и Рыков, «за» проголосовали Каменев, Сталин и Ворошилов. Ленин воздержался. Все определил голос Дзержинского, настоявшего на своем предложении. Таким образом, вопрос был решен на самом высоком уровне. Продумать детали и непосредственно руководить операцией поручили заместителю председателя ВЧК Уншлихту.

Слащев тем временем вместе с женой и несколькими преданными лично ему офицерами сняли дачу на берегу Босфора и организовали товарищество по обработке фруктовых садов. Агенты советской разведки распустили по Константинополю слух о намерении генерала уехать в Россию якобы с целью объединения повстанческого движения и руководства им в борьбе с большевиками. Эта информация, как и было задумано, дошла до врангелевской, французской и английской контрразведок, усыпив их бдительность.

Якову Александроичу и его единомышленникам удалось незамеченными покинуть свое жилище, пробраться в порт, а затем и на борт парохода «Жан». Их хватились только через сутки, когда судно уже было на полпути к Севастополю. Отряд турецкой полиции во главе с начальником врангевлевской контрразведки прошерстил брошенный дом, но, естественно, никого и ничего там не нашел. А на следующий день в константинопольских газетах было опубликовано заранее подготовленное заявление Слащева: «В настоящий момент я нахожусь на пути в Крым. Предположения и догадки, будто я еду устраивать заговоры или организовывать повстанцев, бессмысленны. Революция внутри России кончена. Единственный способ борьбы за наши идеи — эволюция. Меня спросят: как я, защитник Крыма, перешел на сторону большевиков? Отвечаю: я защищал не Крым, а честь России. Ныне меня тоже зовут защищать честь России. И я буду ее защищать, полагая, что все русские, в особенности военные, должны быть в настоящий момент на Родине». Это было личное заявление Слащева, не правленное никем из большевистских руководителей!

Вместе с Яковом Александровичем в Россию возвращались бывший помощник военного министра Крымского правительства генерал-майор Мильковский, последний комендант Симферополя полковник Гильбих, начальник штаба слащевского корпуса полковник Мезерницкий, начальник его личного конвоя капитан Войнаховский. И, естественно, жена генерала Нина Нечволодова с малолетней дочерью.

«Что же ты с нами сделала, Родина?!»

Эмиграция была потрясена: самый кровавый и самый непримиримый противник Совдепии вернулся в стан врага! Среди большевистского руководства среднего звена тоже началась паника: в Севастополе Слащева встретил лично председатель ВЧК Феликс Дзержинский, и в его вагоне «генерал-вешатель» приехал в Москву.

Служебный путь Якова Александровича был предначертан на том же октябрьском заседании партийного руководства: никаких командных должностей, написание мемуаров с детальным разбором действий обеих враждующих сторон, обращение к бывшим сослуживцам по Белой армии. И — как пик проявления лояльности новых хозяев — предоставление преподавательской должности с полным обеспечением, полагавшимся высшему начальствующему составу РККА.
И Слащев начал служить России так же истово и самозабвенно, как он это делал прежде. В начале 1922 года он своей рукой пишет обращение к русским офицерам и генералам, находящимся за границей, призывая последовать его примеру, поскольку их военные знания и боевой опыт нужны родине.
Авторитет Якова Александровича среди офицеров-окопников был так велик, что практически сразу после публикации этого воззвания в Россию приезжают генералы Клочков и Зеленин, полковники Житкевич, Оржаневский, Климович, Лялин и с десяток других. Все они получили в Красной Армии преподавательские должности, свободно выступали с лекциями и выпустили немало трудов по истории Гражданской войны. Всего же к исходу 1922 года на родину вернулось 223 тысячи бывших офицеров. Эмиграция была расколота, за что руководители Русского общевоинского союза заочно приговорили Якова Александровича к смертной казни.

Став преподавателем на курсах «Выстрел», располагавшихся в Лефортово, Слащев обучает слушателей борьбе с десантами, проведению маневренных операций. В журнале «Военное дело» регулярно выходят его статьи, названия которых говорят сами за себя: «Действия авангарда во встречном бою», «Прорыв и охват укрепленного района», «Значение укрепленных полос в современной войне и их преодоление».

Его учениками в те годы были будущие Маршалы Советского Союза Буденный, Василевский, Толбухин, Малиновский. Генерал Батов, герой Великой Отечественной, вспоминал о Слащеве: «Преподавал он блестяще, на лекциях — всегда полно народу, и напряжение в аудитории порой, как в бою. Многие слушатели сами недавно сражались с врангелевцами, в том числе и на подступах к Крыму, а бывший белогвардейский генерал, не жалея язвительности, разбирал недочеты в своих и наших действиях. Скрипели зубами от гнева, но учились!»

Между вчерашними смертельными врагами теперь разгорались кабинетные битвы, споры о тактических приемах нередко перемещались из аудиторий в комнаты общежития командного состава и затягивались далеко за полночь, переходя в дружеское чаепитие. Конечно, войдя в раж, употребляли и более крепкие напитки…

Вносила свою лепту в просвещение краскомов и супруга Якова Александровича Нина Нечволодова. Она организовала при курсах «Выстрел» любительский театр, где поставила несколько классических пьес с участием жен и детей слушателей. В 1925 году кинокомпания «Пролетарское кино» сняла художественный фильм о бароне Врангеле и взятии Крыма. В этой картине в роли генерала Слащева снимался… сам Слащев, а в роли «юнкера Н.» — его жена!

Конечно, положение Слащева было далеко от идеального. Он периодически подавал рапорта с просьбой о переводе на командную должность в войска, в чем ему, естественно, отказывали. Его лекции все чаще стали освистываться «политически сознательными» слушателями. Вокруг Якова Александровича начали крутиться непонятные и малоприятные ему личности. И «профессор Яша» всерьез засобирался в Европу, намереваясь провести остаток дней как частное лицо…

11 января 1929 года он не появился на лекциях. До обеда этому факту никто не придал особого значения: решили, что Яков Александрович «прихворнул» после очередных посиделок. Хотя, с другой стороны, он всегда был человеком дисциплинированным и даже в состоянии сильного подпития не забывал предупреждать начальство о каких-то временных задержках в своей работе.

Зимний день катился к закату, а Слащев так и не давал о себе знать. Прибывшая к нему в общежитие группа коллег-преподавателей обнаружила бывшего генерала мертвым. Как определила тут же проведенная экспертиза, он был застрелен несколькими выстрелами из пистолета, произведенными в затылок и в спину практически в упор.

Вскоре убийцу схватили. Им оказался некто Коленберг, бывший белогвардеец, который заявил, что отомстил Слащеву за повешенного в Крыму брата. Следствие посчитало это оправдательной причиной, и через неделю убийца был отпущен на свободу.

А тело генерала через три дня после убийства было кремировано на территории Донского монастыря в присутствии родственников и близких друзей. Официальных похорон не проводилось, где упокоился прах, так и осталось неизвестным. Яков Александрович просто канул в небытие!

Истинные причины загадочного убийства Слащева так и не получили внятного объяснения историков. Пожалуй, точнее всего о них сказал бывший офицер лейб-гвардии Финляндского полка И. Н. Сергеев: «Тревожное положение в России конца 20-х годов заставило ее правителей разделаться с наиболее активными внутренними оппонентами и теми, кто мог бы возглавить антибольшевистское сопротивление в дальнейшем». А Яков Александрович запросто мог оказаться в их числе…

Как бы там ни было, а генерал-лейтенант Белой армии и «красный профессор», блестящий тактик и стратег Яков Слащев вошел в историю как патриот России, всю жизнь сражавшийся за ее величие и славу, и стал одним из символов своего времен — ярким, жестоким, ошибавшимся, но не сломленным.
Автор Игорь Софронов
Первоисточник http://www.bratishka.ru

Автор:  НЭП [ 02 авг 2012, 02:13 ]
Заголовок сообщения:  Re: История одного генерала

Яков Александрович с супругой.

Автор:  НЭП [ 02 авг 2012, 02:27 ]
Заголовок сообщения:  Re: История одного генерала

Крым и Таврия

Автор:  НЭП [ 02 авг 2012, 02:30 ]
Заголовок сообщения:  Re: История одного генерала

Ну и наконец, великолепный фильм.

Автор:  Otto Shulz [ 02 авг 2012, 10:40 ]
Заголовок сообщения:  Re: История одного генерала

Эх,нам бы сейчас таких людей во главу Государства Российского,да побольше. Истинный генерал,такой,каким он и должен быть в идеале.

Страница 1 из 1 Часовой пояс: UTC + 3 часа
Powered by phpBB® Forum Software © phpBB Group
http://www.phpbb.com/